Хорал [litres] - Кент Харуф

– Не хочу даже обсуждать этого сукина сына, – ответил рыжий.

Он толкнул Айка вперед. Айк теперь тоже плакал. Подошел к Бобби, и вместе они сели на дороге на корточки. Прикрыв курточками коленки, они были похожи на странных одиноких гномов, застигнутых в ночи на грунтовой дороге каким-то жутким несчастьем, вдали от всякой помощи.

– Поехали, – сказал второй. – С меня хватит.

– Мы уезжаем, – проговорил рыжий, глядя на Айка и Бобби. – Но помните, чё я вам сказал. Будет лучше, если никто не узнает об этом.

Они взглянули на него снизу вверх, сидя на корточках на дороге. И ничего не ответили.

– Слышите? Помните, чё я сказал.

Они с приятелем вернулись в машину, которая с ревом унеслась в ночь, и пыль клубилась за нею, и свет тусклых задних фар растворялся в темноте над узкой дорогой.

После они только слышали ее, но уже не видели. А потом все стихло. Сверху мерцали звезды – множество далеких, белых и острых. Дул ветер.

– Как ты, Бобби? Тебе не больно?

Бобби, дрожа, вытер глаза и нос рукавом куртки.

– Не могу найти свои ботинки, – сказал он.

Ступил босыми ногами в холодную грязь, оглядываясь.

– Эта девушка даже не пыталась нам помочь, – проговорил он.

– Он бы ей не дал.

– Она плохо пыталась, – ответил Бобби.

* * *

Они полчаса искали ботинки, джинсы и трусы в темноте. Одежда была холодной и задубевшей, когда мальчики натягивали ее на себя, а затем они двинулись на юг, туда, где горели огни Холта. Те казались далекими.

– Нужно остановиться на одной из ферм, – предложил Бобби.

– Хочешь, чтобы они узнали? Расскажешь, что случилось?

– Необязательно говорить.

– Придется им что-то сказать.

Они пошли дальше, держась рядом. Дорога едва виднелась перед ними, была бледнее канав по бокам.

– У всех собаки, – добавил Айк. – Ты же знаешь.

Было уже за полночь, когда они снова вышли на Рейлроуд-стрит и свернули на знакомую подъездную дорожку у дома. А до этого, когда они еще шли по тихой грунтовой сельской дороге, они увидели свет фар приближающегося автомобиля и решили, что это рыжий с приятелем возвращаются за ними, поэтому упали в канаву, и машина с грохотом пронеслась мимо, обрызгав их спины грязью и осыпав гравием; в канаве было очень холодно, пахло пылью и сорняками, но когда машина поравнялась с мальчиками, те увидели, что в ней сидят не старшеклассники. Кто-то другой. Другая машина, кто-то просто возвращался домой. Так что они могли бы помахать людям в ней и попросить подвезти до дома, но опоздали. Мальчики вылезли на дорогу и пошли дальше. Почти не разговаривали. Просто шли. Пару раз они слышали лай и вой койота где-то на равнине, знали, что скот пасется к западу от них, слышали, как животные бродят по кукурузной стерне в темноте. Огни Холта все еще оставались далеко впереди, и мальчики устали и выдохлись к тому времени, когда наконец вошли в город и прошли под первым фонарем.

Когда они добрались домой, отца не было. Они позвали его, но он не ответил. От этого они снова испугались. Заперли дверь, в коридоре сбросили куртки на пол, поднялись по лестнице и принялись умываться в ванной. В зеркале они увидели себя чумазыми, заплаканными, сопливыми, отражения смотрели на них затуманенным, чужим взглядом. Отец вернулся домой, когда они стояли, склонившись над раковиной. Братья услышали, как он зовет их от двери.

– Айк? Бобби? Вы дома?

Они не ответили.

Он заметил их курточки, взлетел по лестнице и обнаружил их в ванной, вода стекала по их лицам, оба повернулись к двери и смотрели на него, будто он застал их во время какого-то постыдного акта.

Он вошел в ванную.

– Почему вы мне не ответили? – спросил он. – Где вы были? Когда вы не вернулись домой после фильма, я пошел вас искать. Собирался звонить Баду Сили.

Они молча смотрели на него.

– В чем дело? – продолжал он. – Кто-нибудь уже расскажите, что происходит.

Они ничего не сказали. И все же глаза Бобби наполнились слезами – он не смог их сдержать, и они побежали по его щекам; он начал жутко всхлипывать, будто ему не хватало воздуха, плакал, но не говорил ни слова.

– Да что стряслось? – всполошился Гатри. – Ну же. В чем дело?

Он взял полотенце и вытер лицо Бобби, затем брату.

– Все так плохо? – спросил он.

Провел их по коридору в спальню на старой мансарде в задней части дома, уселся между ними на кровати, обнял их.

– Скажите мне, что не так. Что случилось?

Бобби все еще плакал. Он то и дело вздрагивал. Оба мальчика отвернулись от него, смотрели в северное окно.

– Айк, – попросил отец. – Расскажи мне, что не так.

Мальчик покачал головой.

– Что-то не так. Вы испачкались. Взгляни на свои штаны. В чем дело?

Айк снова помотал головой. Они с братом смотрели в окно.

– Айк? – позвал Гатри.

Наконец мальчик повернулся к нему. На лице проявилось выражение сдержанного отчаяния, будто его вот-вот разорвет.

– Оставь нас в покое! – закричал он. – Ты должен оставить нас в покое!

– Не оставлю я вас в покое, – ответил Гатри. – Расскажите, что стряслось.

– Мы не должны никому говорить. Он сказал, нам нельзя рассказывать.

– Кто сказал никому не говорить? – уточнил Гатри. – В чем дело?

– Тот, большой, рыжий, – сказал Айк. – Он сказал… Нам нельзя об этом говорить. Не понимаешь, что ли?

Гатри смотрел на него: глаза мальчика были красными и горели, но он замолчал. Больше Айк ничего не сказал. Пока. Он готов был снова расплакаться и отвернулся к окну.

Гатри

В ту ночь он сидел в их спальне, пока они не уснули, и даже думать не хотел о том, что им снится. Наутро, а это было воскресенье, после того как они обсудили вчерашнюю ночь в темноте, после завтрака мальчики могли рассказать больше, потому что при свете дня уже не так боялись. Затем он поехал на Гам-стрит на юге Холта, в старую, лучшую часть города. Красивый район, усаженный американскими кленами, вязами, каркасом и кустами сирени вдоль дворов и ухоженных газонов, хотя в начале весны зелень только начала проклевываться. В одном-двух кварталах к западу, у методистской церкви, зазвонили колокола. Затем к мессе позвали у католической, в квартале на востоке.

Гатри вышел из пикапа и подошел к белому дому, обшитому сайдингом внакрой, взошел на крыльцо и постучал в дверь. Вскоре